В первых трех частях были наблюдения автора, сделанные летом и осенью 2014 года, и зимой 2015-го:
http://hippy-end.livejournal.com/963529.html
http://hippy-end.livejournal.com/964746.html
http://hippy-end.livejournal.com/966600.html
На этот раз -- весна 2015
Луганск -- 1 мая 2015 года
Источник фотографии: http://lug-info.com/media/miting-v-chest-prazdnika-vesny-i-truda-lugansk-1-maya-108
«Марк Таращанский
Город. Записки из Луганска
Об авторе | Марк Анатольевич (Танкумович) Таращанский родился в 1948 году. Окончил Харьковский институт радиоэлектроники, кандидат технических наук, доцент кафедры прикладной математики Луганского государственного университета имени Владимира Даля. «Город» — первая публикация М. Таращанского.
ВЕСНА-2015
Целый день светит солнышко. На скамейках в парке появились парочки наполовину в камуфляже, а на кассах супермаркетов — объявление: «Поступили в продажу тесты на беременность».
* * *
Зарплату дают. За октябрь. Не всю. Только половину.
Никакой банковской системы не существует, даже такой, как при Союзе. Поэтому деньги выдают на почте.
Становлюсь в длиннющую очередь.
Несколько ополченцев охраняют вход в маленькое районное отделение.
Пытаются организовать очередь, взывают черт знает к чему — к совести и спокойствию.
Какое спокойствие? О совести и не заикаюсь. Пять месяцев без зарплаты!
Пока люди стоят далеко от двери, шутят и возмущаются бездарной организацией. Отходят курить или за кофием в соседнюю забегаловку. Холодно и сыро. Под ногами чавкающее грязное месиво.
Чем ближе к заветной цели, тем громче и нервней разговоры, плотнее очередь, из которой уже никто не отлучается. Перед самой дверью давка такая, что кому-то стало плохо. Вызвали неотложку.
Счастливчики выходят из дверей и смотрят на остальных, глупо улыбаясь. Кто-то запихивает деньги в самый дальний карман, а женщины торопятся в соседний магазин с косметикой. Слышу обрывок фразы — …не могу я уже голову этой гадостью мыть. Хоть шампунь себе куплю. Мама не поймёт, но не могу больше, совсем не могу…
Ног не чувствую от холода. Оцениваю скорость движения очереди и понимаю, что до закрытия не успею получить деньги. После трех часов стояния ухожу.
Вечером мне звонят. Ой, говорят, вы же самого интересного не видели.
Когда почти все ушли, не выдержав, нас человек сорок осталось. Ополченцы дверь пытались закрыть, но мы их смяли, вовнутрь ворвались и сидячую забастовку устроили. Прямо на полу. Деньги все-таки получили.
* * *
Бомж достает из мусорного бака пакеты с мусором, вытряхивает их на землю и после этого роется в поисках чего-то там. Вокруг него выросла уже гора мусора. Из подъезда с заполошными криками и проклятиями выбегает дворничиха и набрасывается на него, намереваясь огреть метлой.
«Маня!» — кричит бомж. С груды камней возле стены поднимается Маня в камуфляже и с грозным выражением на синюшном лице наступает на дворничиху. К удивлению собравшихся зрителей, дворничиха улыбается и миролюбивым, даже нежным голосом говорит куда-то через плечо: «Сынок, а сынок».
На сцену молча выходит никем до того не замеченный детина в камуфляже и с автоматом на плече.
Бомж и Маня усердно собирают руками мусор назад в бак и потом подметают все вокруг.
«Ты где форму взяла?» — спрашивает сынок.
Маня усердно сопит.
Сынок не отстает от нее: «Отвечай!»
«Ну, любовник подарил, — говорит Маня, — боязливо поглядывая на бомжа. — Что ж, по-твоему, я уже и любовника иметь не могу?»
* * *
Стайка старушек перед входом в только что открывшееся кафе-кондитерскую. Поздравляют друг друга с 8 Марта, желают любви и счастья и обсуждают здоровье котов.
— А помните, перед войной… — говорит одна из старушек.
— Перед которой? — перебивает другая. — Перед этой или прежней?
— Ой, девочки! — вклинивается третья. — А перед революцией как хорошо было!
Девочки задорно смеются и исчезают за дверью кафе.
* * *
Возле дорогого супермаркета припаркованы белый джип миссии ОБСЕ, пятнистого цвета «джихадомобиль» ополченцев со станиной для пулемета и новенький «мерс».
* * *
Идут две старушки. Согнутые, сморщенные. Одна совсем маленькая, рука к груди прижата, дрожит. Обсуждают способ выживания в отсутствие пенсии.
Навстречу им ополченец с автоматом на плече. Торопится.
— Попроситься у него, что ли, чтоб застрелил?! — громко говорит та, что с дрожащей рукой. — Только чтоб насмерть сразу.
Ополченец останавливается. Растерянно и зло смотрит на старушек. Несколько раз открывает рот, пытаясь сказать что-то, машет рукой и идет дальше.
— Что? Что он сказал? — спрашивает маленькая старушка.
— Сказал, что рано нам еще помирать, — кричит ей на ухо вторая. — Пригодимся мы еще.
— Да ты что! — восклицает маленькая. — Так и сказал?
* * *
По улице медленно движется кортеж. Впереди «Урал». К нему тросами прицеплена подбитая БМП, лязгающая гусеницами по асфальту. Завершающим едет старенький «форд», тюнингованный под боевую машину ополченческой раскраской.
«Форд» кашляет, чихает и пускает газы. Затем останавливается, трясется в конвульсиях, пытаясь сдвинуться с места, взвывает предсмертно и сдыхает. Из него вылезает детина в камуфляже, бьет с досады рыдван ногой и свистит, как Соловей-разбойник.
Успевший отъехать «Урал» останавливается. Ополченцы ржут как кони и хрюкают, держась за животы, глядя надетину возле неподвижного автомобиля.
Цепляют «форд» к бээмпэхе. Водитель идет в кабину «Урала», остальные усаживаются на броню. Зовут детину с собой, но он отказывается. Подходит к автомобилю, гладит его нежно, бормочет что-то неслышное, забирается на капот, а затем и на крышу. Садится, сложив руки на груди, свистит снова разбойно, и кортеж начинает движение.
* * *
У уборщиков улиц перерыв. Мужчины стоят кучкой, оперевшись на ручки лопат. Женщины сидят на бордюре. В стороне от остальных сидит женщина с накрашенными губами. Курит, уперев взгляд на асфальт перед собой.
Один из мужчин крутит головой по сторонам. Отходит и срывает невдалеке выскочивший раньше времени желтый одуванчик. Идет с ним к одиноко сидящей женщине. Говорит что-то и протягивает ей цветок. Она поднимает глаза, смотрит на мужчину, затем на цветок. Ее лицо ничего не выражает. Оно пустое. Едва кивнув, она берет одуванчик свободной от сигареты рукой и снова опускает голову.
Раздается командный голос. Все снимаются с места. Женщина гасит окурок и выбрасывает его вместе с цветком в стоящий рядом большой пакет с мусором. Тяжело поднимается и идет вслед за остальными, волоча за собой пакет.
* * *
Мужчина, не входя в маршрутку, спрашивает у водителя: «До собора Александра Македонского доеду?». Водитель, не задумываясь: «Это тот, который на площади Царя Ксеркса?». Мужчина впадает в ступор. Потом хохочет: «Я Невского имел в виду». Женщина с переднего сиденья: «Доедете, доедете. Я тоже туда в социальную столовую еду».
* * *
Отношения с отцом у Сергея окончательно испортились после референдума. Отец звонил по нескольку раз в день, говорил, что никогда ему не нравился этот город, в котором остался Сергей после института. Обзывал сепаратистом, спрашивал, чего это ему не хватает; мало ему, что каждый год за границу отдыхать ездит, ремонт в квартире сделал, что еще нужно… Разве этому я тебя учил? — вздыхал и вешал трубку.
Когда город обстреливать начали, говорил, мол, так вам всем и нужно. Вот освободят вас, приеду, поговорим серьезно, если живой останешься. Потом больше месяца молчал, а когда позвонил, Сергея дома не было, на очередную аварию выезжал. Приехал, увидел жену с красным носом и опухшими глазами. Решил, что простудилась. Валился от усталости, сутки на ногах, но кольнуло что-то. Стал расспрашивать. Слово за слово выяснил, что звонил отец, огорчался, что не застал Сергея, но, прощаясь, обозвал их фашистами и запретил даже звонить ему. Снова разревелась, еле успокоил.
За всю зиму отец позвонил всего несколько раз, спрашивал, как внук, молчал, вздыхал и, не прощаясь, вешал трубку.
Неделю назад приехал без предупреждения. Сказал, что внука проведать. Зная вспыльчивый характер отца, Сергей даже боялся представить себе, чем могла закончиться эта поездка через все блокпосты.
Отец был немногословен, утром вставал раньше всех, готовил внуку завтрак, провожал в школу и уходил куда-то на целый день. Неодобрительно смотрел на невестку, пропадавшую целыми днями в больнице, и назидательно говорил, что за ребенком следить нужно. Сергей и сам понимал, что они совсем забросили сына. Оставляли деньги, а что он ел, да и ел ли, даже спросить иногда не успевали.
Когда удавалось поговорить с сыном, тот отчитывался за каждую истраченную копейку, а Сергей с удивлением осознавал, как стремительно взрослеет ребенок. Нет, па, правда, — говорил он, неправильно истолковав удивленный взгляд Сергея,— оно и правда сейчас столько стоит.
Вчера Сергей пришел с работы раньше обычного. На плите стоял еще не остывший борщ, а из миски обворожительно пахли котлеты. Отец зашел в кухню, достал из холодильника водку и сел рядом с Сергеем. Выпили. Разговорились, наконец. «Плохо живете, — говорил отец, — несуразно, цены сумасшедшие, нормальной еды мало».
Сергей возражал что-то невнятное, доедая котлету. Полез в миску за следующей и остановился от окрика — жене и ребенку оставь, ты же мужчина!
«Уезжаю я завтра, — продолжил. — Провожать меня не нужно, не маленький. Я тут ходил по городу, смотрел, слушал, о чем говорят, понять пытался. От тебя объяснений не дождешься. Не все я понял, многое не понравилось, но люди… Город в блокаде, денег и пенсий не платят… Тут бы, казалось, глотку друг другу рвать за кусок… Так нет же… Женщины накрашены, все вежливы, улыбаются еще все время… Нет страха, ни перед войной, ни перед завтрашним днем! Не понимаю…»
Утром, уходя из дому, отец притянул Сергея к себе, неловко поцеловал и спросил, прощаясь. «Если я к вам надолго приеду, не выгонишь?»
* * *
По случаю пасхальных праздников к собору стекаются люди. Двое мужчин стоят возле ограды. Один из них без ноги. Опирается на костыли. Разговаривают лозунгами. Переходят на сплошные восклицания. Посылают друг друга в места, плохо приспособленные для пребывания там мужчин, — и расходятся в разные стороны. За ними наблюдают в стороне две женщины. Молча курят. Как только мужчины расходятся, гасят сигареты, целуются и идут каждая к своему мужчине.
* * *
После многомесячного перерыва пустили первый троллейбус. Ощущение такое, будто он вообще первый в жизни. Все стремились проехать именно на нем...
Две женщины стоят на задней площадке. Одна рассказывает, что на нее ночью нарычал унитаз.
— Нажимаю кнопу воду спустить, а тут трубы задрожали, звук такой… Как из преисподней. Так страшно было. Ты не представляешь. Выбежала, спиной к двери прижалась, двинуться боюсь.
— А чего ж мужа не разбудила? — спрашивает вторая.
— Ты что! Я ему однажды о своих страхах рассказала. Так он допытываться стал, что я пять лет в институте делала и как мне удалось научный атеизм и истмат сдать.
— Точно! — делает сочувственное лицо вторая. — И мой такой же. Я ему говорю, что у меня на весну на ноги надеть нечего, а он спрашивает, когда мне последний раз зарплату платили.
* * *
Ранний вечер. Улица, освещенная редкими тусклыми фонарями. Новый плакат на билборде убеждает редких прохожих, что народная республика находится на пути к процветанию и величию.
* * *
По случаю совсем теплой погоды открыл в аудитории окно. На уровне глаз верхушка цветущей черемухи. Когда подхожу к окну, слышу запах. Где-то рядом усердно стучит дятел. Яркое солнце. Студенты возбуждены весной, сидят с блуждающими улыбками.
Совсем близко раздается мощный взрыв. Потом еще один. Очень громко.
— Ого! — восклицает один из студентов. Студентка, сидящая впереди, мелко крестится и шепчет.
За окном быстро темнеет, и по стеклу начинают стучать капли.
— Так это просто гром был! — радостно вскрикивает кто-то.
Через некоторое время все успокаиваются. На лицах снова появляются улыбки.
* * *
Предпраздничный день. Можно считать, еще утро, часов десять. Прошла гроза, из-за туч выглянуло солнце, и сразу же сквер заполнился людьми. Дети пасутся на детской площадке. Рядом родители, бабушки, бездомный пес и несколько алкашей. Старички занимают привычные позиции на не успевших высохнуть скамейках. Перекрывая звон детских голосов, заливаются соловьи.
По центральной аллее высокая седая женщина с прямой гордой спиной ведет за руку мальчика лет восьми, обходя лужи. Мальчик одет в серый фрачный костюм. В нескольких шагах за ними пухлый армянский папа, тая от счастья, идет с девочкой в длинном белом платье. Девочка припрыгивает и старается задеть туфлей край лужи.
— Нужно учиться у окружающей тебя природы, — наставительно говорит женщина. — Послушай, как соловей исполняет форшлаг. У тебя должно получаться не хуже.
— Да, бабушка, — соглашается мальчик, пытаясь высвободить руку из цепкой бабушкиной хватки и оглядываясь назад. — Я постараюсь.
Девочка, смеясь, посылает ему двумя руками воздушные поцелуи.
— Я кому сказала! Слезь оттуда немедленно! — слышится визгливый женский крик с детской площадки.
Пес в недоумении стоит посреди дорожки.
Мимо сквера проезжает свадебный кортеж. Из автомобилей машут руками и радостно кричат.
Один из алкашей громко икает. Второй со всей дури бьет его ладонью по спине.
Раздается шум падающей воды.
— Фонтан! Фонтан включили! — кричит кто-то.
Не обращая внимания на окрики родителей, дети бегут к фонтану. Пес тоже понимает наконец, куда ему нужно, и, свесив одно ухо, галопом бежит за детьми.
Из люка на газоне выглядывает пожилой мужчина в камуфляже и улыбается, глядя на веселящихся возле фонтана детей. Прямо перед ним садится горихвостка и чирикает ему нечто важное. Лицо мужчины расплывается в улыбке.
* * *
Снова похолодало, да так, что пришлось доставать спрятанную было куртку. Моросит холодный непрекращающийся дождь. Мимо пробегает трусцой старичок — босые ноги, сатиновые трусы в цветочек и розовый череп, просвечивающий сквозь седой пушок. Его интеллигентное тело цвета распускающейся сирени покрыто пупырышками.
В такт шагам он громко поет: «Па-че-му я не ба-ле-ю, па-че-му я зда-ра-ве-е всех ре-бят из на-ше-го два-ра?».
* * *
Утро начинается грохотом выстраивающейся военной техники. До начала парада еще не менее часа, но края колонны «Бессмертного полка» уже не видно. К центральной площади стекаются празднично одетые люди с цветами.
По пути шествия парада не протолкнуться. Мужчины сажают детей на плечи. Окутанная сизым дымом, проезжает техника. За ней под звуки марша проходят колонны военных.
— Смотри, смотри! Папа идет! — вскрикивает женщина, проталкивая мальчика вперед.
Ее соседка вытирает навернувшиеся слезы.
— Не надо, — говорит ей седой мужчина. — Выпишут твоего Михаила.
Еще помарширует.
Молодая женщина взбирается на плечи мужа, размахивает красным флагом и кричит сверху: «Наши! Наши идут!».
Предваряемый барабанщицами, бесконечным потоком идет «Бессмертный полк». Долго сдерживаемые эмоции выплескиваются наружу: смех, плач, крики — одним непрерывным звуком.
Праздничные колонны распадаются и расходятся по скверу. Дымят полевые кухни. К ним выстраиваются очереди. По бокам центральной аллеи шеренгой стоят молодые люди в фартуках официантов. Мальчик в гимнастерке и пилотке с красной звездой ходит по скверу с охапкой гвоздик, которые вручает ветеранам.
Две полные женщины подходят к раздаче каши.
— Давай хоть каши поедим, раз уж зарплату не дают, — говорит одна.
Получив свои миски, они усаживаются за школьную парту, приставленную к садовой скамейке.
Из глубины сквера раздаются звуки окуджавского «Десантного батальона».
По тихой малолюдной улочке идет парочка, время от времени останавливаются и целуются. Парень обнимает девушку левой рукой, а в правой — держит древко с портретом солдата в пилотке. Держит высоко поднятым, как на параде.
Солдат на портрете смотрит из своей вечности на не поддавшийся страху и отчаянию город и будто снова готов встать в строй.
* * *
Рассеялось праздничное многолюдье, испарилось удивительное чувство единения, охватившее всех на Параде Победы, исчезли праздничные улыбки, и на лицах стали проступать разочарование, растерянность, недоверие и усталость от нереализованных надежд».
Источник информации: http://magazines.russ.ru/znamia/2016/1/gorod-zapiski-iz-luganska.html
Общее состояние жителей территории Украина: "разочарование, растерянность, недоверие и усталость от нереализованных надежд"?
