Вид его вызывал беспокойство. Он все еще линял, перья были в хреновом, «линяющем» состоянии, хотя нам казалось, что к этому времени линька у него уже должны бы закончиться. Но при этом он был по-прежнему решительным и активным, что мне лично внушало надежду, что с ним всё в порядке.
На следующий день он не появился. Хотя уже веяло осенней прохладой. (В жару он уже как-то исчезал этим летом на целую неделю.)
Правда, и другие синицы тоже куда-то исчезли из района наших дворов, так что особого беспокойства это у меня не вызвало.
Но Синиц не появился и на следующий день, и на следующий, и…
Потом нас стали по утрам будить своими звонкими голосами другие синицы. В том числе и на его прежней территории – на тополе рядом с нашим балконом.
Но это были – другие голоса. Оказалось, что я безотчетно научился отличать именно его личный голос от голосов других синиц. И жена, судя по всему, тоже. Отличать однозначно.
Жена сказала, что «Его больше нет».
Сам я не был склонен драматизировать ситуацию, полагая, что он вполне мог откочевать с частью местных синиц куда-нибудь, где сейчас можно подкормиться перед зимой, и ближе к холодам – еще появится.
Но с тех пор прошла еще пара недель... Другие синицы вернулись во дворы и ежедневно будят нас по утрам своими звонкими фразами (которые мы, благодаря Синицу, научились различать). В том числе – на тополе у нашего балкона. А днем и вечером занимаются своими делами, общаясь друг с другом, на деревьях у нашего дома.
Другие синицы…
Мы успели очень привязаться к Синицу. По сути, он стал членом нашей семьи. Да и мы для него, возможно, были кем-то вроде «родственников». Ведь он столько времени по-своему с нами общался. Полтора года. Четверть века по человеческим меркам.
А теперь…
Не с кем больше пересвистываться на ломаном синичьем языке. Маленький кусочек грецкого ореха и одинокая семечка – традиционное угощение, которое мы положили для него через день после того, как виделись с ним в последний раз, – так и лежат нетронутые на нашем балконе. На зеленой крышке пустого ведерка от краски...
